В четверг 19 июня завершился цикл лекций Homo religiosus, организованный Фондом Егора Гайдара, Российской экономической школой и фондом «Династия». В рамках лекции «Экономика и православие» Данила Расков , кандидат экономических наук, доцент кафедры экономической теории и кафедры проблем междисциплинарного синтеза в области социальных и гуманитарных наук Санкт-Петербургского государственного университета, рассказал о том, как формировались экономические отношения у староверов и почему они оказались настолько эффективны как предприниматели. Полный текст лекции можно прочитать на сайте Фонда Егора Гайдара , а мы приводим в сокращении ту его часть, которая непосредственно посвящена анализу экономической активности староверов в России.
Не знаю, насколько подробно нужно и нужно ли объяснять, кто такие старообрядцы. Изначально раскол, как вы знаете, возник в результате реформы 1654-1666 годов: там был длительный процесс, поскольку обрядовые различия породили достаточно серьезную борьбу, которая вылилась в одну из самых больших трагедий в истории нашей страны. Неслучайно Солженицыну приписывают слова, что «не будь XVII века, не было бы 1917 года». Что мы тут видим: ну, допустим, двуперстие. Действительно, из-за продвижения Российской империи в сторону Малороссии, Украины, возникла необходимость привести обрядовую часть к единому канону. Появилась идея призвать греков и стабилизировать обряд. В истории, надо сказать, и тремя перстами крестились, и двумя. К XVII веку на самой территории Константинополя крестились тремя перстами, но потом уже историки выявили, что есть Студийский устав и есть Иерусалимский устав, они просто разные, и там разное крестное знамение. Но вот из-за этой небольшой, казалось бы, разницы все началось: как начертать — «Иисус» или «Исус», молиться на семи просфорах или на пяти, по солнцу крестный ход или против солнца.
Старообрядцы поставили своей задачей сохранить в неизменности не только обрядовую сторону — это было связано со всем литургическим чином. Потом, конечно, что интересно, изначальный консерватизм вызывал к жизни серьезные новации. Например, радикальная новация беспоповцев: вообще отказаться от пяти таинств из семи, поскольку к этому привел отказ от священства. В этом смысле их как раз сравнивают, и отчасти справедливо, с протестантами: инструментальная схожесть тут будет налицо. Второй элемент картины мира, который можно выделить у старообрядцев, это идея «Москва — третий Рим» и в целом эсхатологизм. Он вообще присущ христианской мысли, и не только христианской — и вавилонской, и египетской. Но когда это актуализируется, трудно понять, почему в какой-то период времени эсхатологические чувства приводят к самосожжению, а в какой-то момент — к тому, чтобы много трудиться. Это один из амбивалентных элементов, которые в разные периоды времени по-разному проявляются, и он присущ всей христианской культуре.
Ну и последнее, что я бы отметил в картине мира, это желание выработать такую практику, которая в большей степени соответствовала бы истинному, правильному житию. Потому что ведь где Антихрист — он может быть совсем рядом: может быть в телефонной трубке, может быть в аппарате; а может быть, от того, как я беру телефонную трубку, зависит то, есть он там или нет. Некоторые сегодня убеждены, что дома нельзя держать телефон. Тогда появились такие крючки: приходишь в дом, в священное пространство, и вешаешь мобильный телефон при входе. Телевизор тоже у старшего поколения табуирован, но если он находится в шкафу, то уже легче, иногда открывается — мультики показать, допустим. В действительности эти практики спасения имеют интересные аспекты и в хозяйственной жизни тоже.
Если говорить о хозяйственной этике и практике, то что мы видим? И миссионеры, и те, кто ездил по стране, например Аксаков, которого направили в Молдавию и Бессарабию, удивлялись, оставляли заметки, что старообрядческие села более зажиточные: там чище, больше лошадей, коров и так далее. И так практически повсеместно. Бережливость — да, праздность — нет. Никто не должен быть праздным — общинное взаимодействие, помощь, доверие. Институты доверия могли трансформироваться и в область капитала. Когда община оказывается в ситуации гонений, эти вопросы быстро актуализируются, любые способы борьбы за выживание становятся важными и значимыми.
Кстати, что произошло в старообрядчестве: сама духовная элита благословила изначально и торговлю, и предпринимательство. Более того, опыт Выговской поморской пустыни (это еще начало XVIII века, то есть один из самых первых опытов) показал, что киновиархи, то есть руководители такого светского монастыря (светского, потому что там не было священников, не было монахов по определению, поэтому правильно называть — общежитие или киновия), сами возглавили торговлю и в ней участвовали, брали вместе кредиты. Это в большой степени даже описано. Появлялись торговые правила: как вести торговлю, как вести учет. По некоторым наблюдениям, даже в советские годы старообрядцам в большей степени доверяли бухгалтерию. Этот вопрос требует отдельного исследования, но частично подтверждается.
При этом мы имеем определенный парадокс: парадокс консерватизма и инновационного потенциала. Он, конечно, не единственный — тут можно вспомнить, скажем, ортодоксальных иудеев, в последнее время по этому поводу появилось много исследований, в Америке — амиши, допустим. Примеры носят локальный характер, но они интересны.
Насколько были успешны староверы в Москве, в частности в текстиле, что определяло успех, какова была динамика? Собственно, что сделано в историко-экономическом отношении. Есть два массива данных: один — промышленный, другой — конфессиональный, то есть связанный с принадлежностью к старообрядчеству. Их объединение и дает ответ на вопрос, насколько были успешны староверы. Конечно, тут возникает масса сомнений: если руководитель предприятия — старовер, можем ли мы считать, что это бизнес старообрядческий? Неоднозначно. Вопрос даже и в том, если он действует как старовер, но уже перешел в единоверие или в официальное православие, бизнес перестает относиться к старообрядческому или нет? Надо как-то отвечать. На первый вопрос я отвечаю положительно, на второй — отрицательно. Если руководитель фабрики — старовер, то да, я считаю, что это старообрядческое предприятие, хотя есть известного рода оговорки.
К концу XIX века ситуация становится сложнее, появляются акционерные общества — более обезличенные формы управления бизнесом, которых не было еще в середине XIX века, или они были крайне не распространены. Но в текстиле все равно доминирует частный бизнес. Даже если делается акционерное общество, все равно известно, кто акционер: обычно это пять семей, пять династий или кто-то внешний, иностранцы или из официального православия — в конце XIX века это уже все меняется.
В 1850-е годы возник вопрос: а сколько у нас действительно раскольников? Начали смотреть, какие данные поставляют: каждый год — одно и то же, с небольшой тенденцией к сокращению. Но если разобраться — кто поставляет? Архиереи. Но архиереи рапортуют: борьба идет успешно, их все меньше и меньше. Послали комиссию на места, но тут тоже никаких критериев нет. Доходило до абсурда. Например, был такой Синицын: он приехал в Ярославскую губернию и везде, где в домах находил медные иконы, считал, что это старообрядцы. Получилось, что старообрядцев в 18 раз больше, чем по данным архиереев, что тоже неправильно, потому что если у человека медная икона, то это может быть просто народное православие, не обязательно он старообрядец. Тогда ввели критерий: есть ли четки и как крестится. Но креститься человек тоже может двуперстно, а в церкви несколько раз трехперстно, пока кто-то из священников смотрит. То есть критерии были очень сложные.
В XIX веке мы действительно видим много биографий, когда жил человек, а потом раз — и вдруг внезапно становился богатым. Рябушинский — он же только ради женитьбы переходит в старую веру, основатель династии, потом — поднимается. Мы видим: очень много неофитов. Основатель Преображенского кладбища Илья Алексеевич Ковылин — тоже неофит, и таких биографий очень-очень много. Известны выходцы из Гуслицы — такого старинного места, где люди никогда не занимались сельским хозяйством, но где было очень много ремесел, — Гжель тоже входит туда. Поговаривали, что неплохо подделывали и купюры, если надо было, паспорта.
Какой у этой проблемы сравнительный контекст? С одной стороны, этика, с другой — эффект гонимой группы. Что интересует экономистов в подобных темах? Экономистов интересует однородность группы и различные характеристики этой однородности — понятно, что для торговли это имеет определенные преимущества. Возможность частного улаживания конфликтов: если правовая система не развита, а сама община, допустим, может учитывать векселя или проводить еще какие-то операции, или вообще гарантировать права собственности, то есть осуществлять параллельный контроль. То же самое касается происхождения мафии в Италии, одна из теорий: ушла аристократия — лорды ушли, а кто хозяева земли? И вот появляются люди и говорят: мы знаем, как действовать.
В условиях сильной правовой и судебной системы это сравнительное преимущество теряет значение — институты доверия, взаимность, большие дискуссии по механизмам репутации — как их вообще измерять и как они влияют на торговлю и промышленность? И, конечно, все это может быть запаковано в такие формулы, как human capital и social capital. Допустим, образование или грамотность: очевидно, что староверы были в целом более грамотными, чем в среднем крестьянство, входящее в официальное православие. Почему? Надо было самим вести службу, самим переписывать книги. Грамотность в этом смысле дорого стоила, не каждый мог себе позволить. Чтобы выучиться, требовалось время, усилия, и за это брали деньги. Допустим, корову надо было отдать тому, кто учил. Социальный капитал — это взаимосвязи, которые формируются уже в общинах: инструмент репутации, доверие и так далее. Это все можно по-разному, как я сказал, упаковать.
Теперь очень коротко о данных — и перейдем к результатам. В принципе, ревизии много дают в смысле понимания принадлежности к староверам в Москве. Девятая и десятая ревизии учитывали вероисповедание. По результатам девятой ревизии, 624 семьи зарегистрировались как прихожане либо беспоповской общины, либо поповской. Большинство — поповской общины, где-то 85% на этот период. Разница поповцы — беспоповцы колеблется от 70% до 90%. Это связано, в том числе, с тем, что беспоповцы меньше афишировали свою принадлежность, оставались в тени, потому что они были официально признаны более вредными, опасались расправ.
Очень интересную информацию дают синодики. Это уже мы точно знаем: раз молятся в храме Рогожской общины — значит, точно староверы. Были наблюдения МВД, очень интересный документ 1838 года фактически обо всех значительных купцах с описанием их деятельности. Что касается промышленности, тут удалось взять семь точек — это не так много, но и не так мало — и завладеть всеми данными по ведению дел. Для обработки были использованы сведения только за шесть лет, уровень отсечения — с 10 тысяч рублей, потому что не по всем годам одинаковый учет производился. С учетом еще надо разбираться, конечно, но в целом можно сказать, что достовернее информации все равно нет. По текстильным фабрикам есть данные по обороту, количеству рабочих, по тому, чем занимались. По 1871 году — подробные сведения о техническом состоянии, но это еще предстоит предоставить дополнительно.
Примерно вот так выглядят промышленные сведения: кто и где находится, сколько каких станов, рабочих, оборот, что выпускает — по годам.
Данная карта показывает, насколько важна была именно московская промышленность: мы видим, что с огромным превышением, в два раза, в 1870 году московская промышленность лидирует. Потом уже появляются фабрики во Владимирской области, в Рязанской, конечно, в Санкт-Петербурге, но это несколько позже. По 1832 году в результате вот этой обработки мы видим, что 18% текстильной промышленности принадлежит староверам. Дальше вопрос: много это или мало? В принципе, учитывая, что это досконально подтверждено, немало. В данном случае речь идет о 60, если брать по городу и уездам, и 76 предприятиях. Они, конечно, разные по размеру. О самой численности староверов точных данных нет, но оценки колеблются, начинаются с 4%. Самая оптимистичная цифра — 16% на один из годов. По этому можно судить, что происходит.
Это общие данные, они носят проциклический характер, и мы видим, что верхняя синяя граница — это общее число фирм, затем пунктирный розовый штрих — это как раз доля фирм староверов. Есть некоторая стабильность, а потом — спад. Стабильность — это порядка 20-25%, затем, в конце XIX века, идет снижение. Соответственно, количество фирм примерно сохраняется.
Если взять в целом данные по текстильной промышленности, мы видим (доля — это красная линия, зеленый пунктирный штрих — это рабочая сила), что в какие-то периоды наблюдается сравнительное преимущество в рабочей силе, то есть они способны привлекать значительно больше рабочих. И доля фирм в общем обороте тоже подчиняется такой единой цикличности. В данном случае это больше 20%, а после 1870 года происходит спад.
Более конкретно — по шерстяной промышленности. В первой колонке здесь просто доля предприятий, далее доля в обороте, доля в рабочей силе. В этой таблице интересно, что доля задействованной рабочей силы почти всегда превышает долю фирм, то есть там трудится относительно больше работников, при этом выпуск относительно выше, чем показатель рабочей силы, производительность труда выше. И вот эта дельта — разница медианного значения по совокупности староверов и нестароверов, староверы минус нестароверы. В этом смысле их средняя производительность труда одного работника выше. Понятно, что это «средняя температура по больнице», потому что есть какие-то очень крупные предприятия, а есть маленькие, но это все равно будет нам о многом говорить, тем более что мы тут берем не среднее, а медианы, и это дает более приближенные к действительному положению вещи.
По хлопчатобумажной промышленности мы такого уже не имеем, и здесь как раз видно, что это в основном мелкие фирмы с небольшой производительностью, и доля будет как раз значительно выше, чем доля по обороту. Ну, не значительно — в зависимости от годов, иногда значительно, иногда совпадает. Но тут мы уже не видим общей динамики. Более того, хлопчатобумажная промышленность к концу XIX века частично уходит из Москвы и Московского уезда, поэтому видим такие данные. Во всяком случае, староверы тут уже не имеют веса: Морозовы уже работают в Тверской губернии или в других уездах, например в Боровском.
В принципе, что мы установили: старообрядцы были представлены сверхпропорционально, у них повышенная склонность к предпринимательству, в шерстяной промышленности они нанимали в среднем больше рабочей силы и у предприятий отмечается высокая производительность. В целом до 1870 года наблюдаем очень стабильное участие в экономической жизни, затем — относительное падение.
Как интерпретировать падение и насколько важны нам эмпирические данные в этом аспекте? Очень интересно проследить циклические волны репрессий. Некоторые историки так и пишут, что это имеет большое значение, потому что сначала — жесткие репрессии, почти удушение, а потом — ослабление. И вот моменты ослабления, либерализации, соответственно, формируют особую общину, появляются институты, и сам вот этот момент гонений приводит к тому, что этих сплоченных людей, наиболее сильных, естественный отбор оставляет. По этому поводу я шучу: давно гонений на староверов не было, поэтому они сейчас экономически не так заметны. Но это шутка, естественно. В принципе уже при Николае I ставили задачу решить проблему со староверами, но не смогли. Параллельно, например, все равно награждали медалями — одновременно были гонения и награждения, потому что кто будет решать проблемы? Мне попался документ: известно, что государь поедет туда-то и туда-то, а потом хватились, дорога разбита, потому что по ней прошли военные учения или что-то такое. Кто будет восстанавливать? Обратились к купцам-староверам. Они все восстановили и говорят: нам только одно — государственную грамоту дайте, что мы такие хорошие. Ну, дали. Или в Петрозаводске: приедет государь — а набережная не в порядке. Кто ее поправит? А за это медаль тоже. То есть история появления медали и здесь понятна. Различные были интерпретации, уже, наверное, не буду на этом останавливаться.
Более интересный вопрос — чем объяснить спад. На первых порах мы видим неразвитость рыночных институтов, и тогда роль староверов значительна. Вообще, когда личные отношения доминируют, христианская этика востребована; когда вырастают правовые институты, то роль ее в любом случае уменьшается, она маргинализируется. Например, честное слово: понятно, что честность важна в торговле. Кстати, исследуя старообрядческое предпринимательство, я увидел, что там не все просто. Иногда братья родные друг другу дают деньги по расписке. Казалось бы: зачем по расписке — это же братья. А чтоб черт не затесался! То есть расписку дали — и можно спокойно жить.
Во второй половине XIX века мы видим развитие акционерных форм собственности, то есть безличных отношений, банковской сферы; растет число иностранцев. Если посмотреть на петербургскую купеческую гильдию, то процентов 40 там будет протестантов и иудеев, в некоторые периоды даже больше. Это уже другая картина в плане того, что сам характер бизнеса меняется. Изменилась роль государства: если в первой половине XIX века она не особо активна, то потом все яснее обозначается. Поэтому, конечно, староверы в этом смысле сознательно или несознательно дистанцируются. С одной стороны, само государство не то чтобы жаждет им помогать финансово, с другой стороны, они и сами отступают. Развиваются другие сферы: железнодорожное строительство, металлургия, добыча полезных ископаемых. Ну и вообще важна роль Петербурга — как писал Рябушинский, медлительные русские мужики, которые размеренно принимают решения, перекрестясь, умирают в атмосфере Петербурга. Тут уже другие личности приходят на смену.
Последний аспект, на котором остановлюсь, заключается в том, что сама хозяйственная этика имеет амбивалентный характер. Казалось бы, трудолюбие — это хорошо. Но до определенной степени. Все зависит от исторического момента, от способности подстраиваться, адаптироваться. Если на каком-то этапе это может способствовать высокой производительности, то на другом — консервирует трудоемкие производства. Мы вкалываем, трудимся и трудимся, вместо того чтобы заменить это машинным трудом.
Бережливость — с одной стороны, бережливость способствовала самофинансированию. С другой стороны, когда появилась возможность брать под низкий процент банковские кредиты, бережливость могла тормозить процессы, потому что сформировалась привычка жить на свои. Когда отсутствовал рынок капитала, это было очень важно.
Доверие, но доверие к кому — к избранным, к таким же староверам. Понятно, что тут может быть и беспроцентный кредит, и доступность рабочей силы, но оборотная сторона — слабое встраивание в безличный рыночный процесс и какое-то даже недоверие к нему. Что тоже тормозит развитие.
Наконец, общинность. С одной стороны, она обеспечивает тесные экономические связи, но они замкнуты на себе, сегрегированы. Есть известная социологическая работа — «Сила слабых связей»: вот силы слабых связей у староверов уже не наблюдается, потому что сильные связи доминируют. В этом смысле можно показать амбивалентность хозяйственной этики, которая может на разных этапах как способствовать, так и препятствовать развитию.
Другая сторона Москвы. Столица в тайнах, мифах и загадках Гречко Матвей
Купцы-старообрядцы
Если пройти прямо по Бакунинской улице, под мостом, миновав Яузу, можно выйти к Басманной слободе и продолжить экскурсию по сохранившимся дворцам. Но Бакунинская улица довольно длинная, да и в историческом отношении малопримечательная, а рядом со станцией метро «Электрозаводская» есть немало интересного. Поэтому на время стоит вынырнуть из Петровской эпохи и перенестись в чуть более поздние времена.
Станция «Электрозаводская» названа по существующему заводу. Его готическое здание было спроектировано в середине 1910-х годов для рижского товарищества русско-французских заводов, эвакуировавшего предприятие из Риги (это было начало Первой мировой, и промышленники боялись оккупации), тогда же в Москву был перенесён завод «Каучук».
Изначально здание завода было задумано как подобие средневекового замка с окнами-розами и высокими башнями, но из-за войны проект был урезан и сохранил архитектурные изыски только со стороны главного входа.
Раньше здесь находился «прачечный пруд» - на запруженной по всему течению реке Хапиловке, по большей части заключённой в трубу ещё при Павле Первом. Теперь на месте пруда узкая площадь Журавлёва, больше похожая на обычную улицу. На площади - несколько купеческих домой характерной архитектуры. Наиболее значительными предпринимателями здесь были купцы-старообрядцы Носовы из Преображенской общины. Их фабрика - это дом № 1 по Малой Семёновской улице, фактически находится тут же, на площади. Жили Носовы тоже рядом - дом № 126 по Лаврентьевской улице, ныне Электрозаводской.
Основатели фабрики братья Носовы самостоятельно заниматься ткацким и красильным делом стали в 1829 г., основав на берегу Хапиловского пруда фабрику, выпускавшую драдедамовые платки - т. е. довольно дешёвые платки из тонкого сукна, очень популярные в то время. Именно такой носила бедняжка Сонечка Мармеладова. Братья сами ткали, красили и сушили платки, а жёны украшали их бахромой. Позднее фабрика стала выпускать более качественные толстые и крепкие сукна - армейское, кавказское (из такого шили черкески)…
Главой дела в продолжение многих лет был Василий Дмитриевич Носов. Это он выстроил здесь первый дом. Сын Носова, Василий Васильевич женился на красавице Евфимии Рябушинской, девушке хотя и воспитанной в старой вере, но образованной и несколько взбалмошной. Тогда и решил старый Василий Дмитриевич отселиться, оставив старый дом молодым. Наверное, втайне желая утереть нос не в меру изысканной невестке, он пригласил известного архитектора Кекушева, мастера стиля модерн (именно он раньше строил носовскую фабрику, старообрядческую больницу и дома купцам Грачёвым, тоже старообрядцам), и сделал заказ, выбрав проект из заграничного журнала. Особняк вышел на славу: со всеми достижениями комфорта, водяным отоплением, горячей и холодной водой. Вместе с тем дом строился не каменный, а деревянный - так пожелал хозяин, считая дерево более здоровым материалом. Дом был разделён на две половины: нижнюю, мужскую, где жил сам Носов и его прислуга, и женскую, где располагалась его сестра и женская прислуга.
Сейчас дом занимает филиал Российской юношеской государственной библиотеки, и туда можно зайти, интерьеры частично сохранились. Порой там проводятся концерты классической музыки.
Не желая отставать от свёкра, Евфимия Павловна устроила у себя художественный салон, куда приглашались модные литераторы и художники. Красавица госпожа Носова любила живопись, по примеру отца собирала картины, а её портреты охотно писали художники. Она пригласила молодого архитектора Жолтовского перестроить большой зал, собиралась заказать Серову его роспись, но художник умер, не успев закончить дело. После революции Носовым пришлось эмигрировать, бросив всё. Евфимия Павловна уехала в Рим и дожила там до преклонных лет. Её дом стал сначала краеведческим музеем, потом яслями… Сейчас его занимает банк.
Купцы Носовы принадлежали к Преображенской старообрядческой общине и много жертвовали на её храмы. На деньги купцов Носова и Хлудова построена, в частности, колокольня монастыря, сохранившаяся до сих пор. Архитектору Кекушеву принадлежит проект здания общинной больницы (сейчас там помещается туберкулезный диспансер).
По Малой Семёновской и улице Девятая Рота (на обеих сохранились остатки старой застройки) выходим на Преображенский Вал, соединяющий станции метро «Преображенская площадь» и «Семёновская». Именно здесь находятся Преображенская староверческая слобода и Никольский единоверческий монастырь (некогда он тоже принадлежал староверам).
Ныне Преображенская староверческая община очень закрытая, она объединяет староверов-беспоповцев, или феодосийцев, которых многие считают сектантами. Сами они себя именуют древлеправославными христианами, иже священства не приемлющими, т. е. не признающими никаких священников и, следовательно, совершаемых ими таинств: по их мнению, в мир уже пришёл антихрист, настали последние времена и благодать священства прервалась. Крещение и исповедь у них совершаются выборными мирянами, а по вопросам брака существует разделение: на приемлющих и неприемлющих брак, ведь таинство брака тоже совершает священник. Одним из наиболее значимых проповедников, не приемлющих брак, был Феодосий Васильев. Его последователи и создали в 1771 году (после чумы) Преображенскую общину. Однако жить без семьи или же во грехе никому не хотелось, и постепенно даже феодосийцы склонились к тому, чтобы брак признать, причём порой даже брак, совершённый никонианским священником. На территорию этой общины вас не пустят ни под каким видом: она обнесена высокой стеной и совершенно закрыта для посторонних. Можно обойти её вокруг и пройти по старому Преображенскому кладбищу - тоже ранее старообрядческому, но теперь ставшему общим. Тут сохранилось много старинных надгробий и часовен.
Преображенское кладбище находится примерно в равной удаленности от двух станций метро - «Преображенской площади» и «Семёновской». Обе они названы в честь петровских полков.
Из книги Викинги [Быт, религия, культура (litres)] автора Симпсон Жаклин Из книги Повседневная жизнь в Венеции во времена Гольдони автора Декруазетт Франсуаза Из книги История капитала от «Синдбада-морехода» до «Вишневого сада». Экономический путеводитель по мировой литературе автора Чиркова Елена Владимировна Из книги Пассионарная Россия автора Миронов Георгий Ефимович Из книги Авантюристы Просвещения: «Те, кто поправляет фортуну» автора Строев Александр ФёдоровичЩеголи и философы, купцы и короли Разговор о Гримме, авантюристе-буржуа, возвращает к проблеме ролевых масок, поведенческих стереотипов, которым следовали люди эпохи Просвещения. Наша задача - соотнести поведение авантюристов с общепринятым, показать, в чем оно
Из книги Другая сторона Москвы. Столица в тайнах, мифах и загадках автора Гречко МатвейКупцы Алексеевы Происходят Алексеевы из крестьян Ярославской губернии, основоположником рода считается Алексей Петров (1724–1775), женатый на дочери конюха графа П. Б.Шереметева. Он переселился в Москву и значился в списках московского купечества с 1746 года, торгуя вместе с
Из книги Прогулки по Петербургу с Виктором Бузиновым. 36 увлекательных путешествий по Северной столице автора Перевезенцева Наталия АнатольевнаКупцы, художники, поэты… Рассказ о доме № 10 по набережной Макарова, наверное, надо начать с описания окружающей местности. Река – Малая Нева, набережная – бывшая Тучкова. Совсем близко – Тучков мост. Названием своим и мост, и набережная обязаны купцу Аврааму Тучкову, на
Из книги Петербургские окрестности. Быт и нравы начала ХХ века автора Глезеров Сергей ЕвгеньевичКупцы Чикины и другие …Недалеко от селения Чикино под Гатчиной сохранились руины бывшего медеплавильного завода купцов братьев Александра Ивановича и Ивана Ивановича Чикиных. Невдалеке от руин стоит чудом уцелевший постамент от памятника Александру II (император в 1860
Из книги Как бабка Ладога и отец Великий Новгород заставили хазарскую девицу Киеву быть матерью городам русским автора Аверков Станислав ИвановичВсе слегка читающие люди слышали, что экономический скачок России конца XIX– начала XX веков связан с фамилиями Рябушинских, Рахмановых, Кузнецовых, Морозовых.
В несколько раз меньше тех, кто знает, что это все – семейства староверов. И уж совсем мало кто готов осознать, что староверы – не ультраконсерваторы, которые отрицают прогресс ради пути к царствию небесному. Старовер, профессор истории, заместитель директора Московского духовного училища Русской православной старообрядческой церкви Алексей Муравьев определил основные преимущества модели управления староверов.
Есть точка зрения экономистов о том, что трудолюбие как идея староверов в итоге становится тормозом экономической модели, потому что сохраняются трудоемкие производства. На самом деле староверы прекрасно осознавали и осознают правила эффективного производства и всегда умели обсчитывать эту эффективность. Идея трудолюбия немного преувеличивается, когда на старовероы смотрят со стороны, потому что их производства, как раньше, так и сейчас подлежат абсолютно тем же законам экономической целесообразности. Разница состоит только в том, что старообрядческое сознание по сравнению со средней температурой по больнице – более модернизировано. Конечно, есть идея, что христианин должен рассматривать труд как благо. С одной стороны в христианском мировоззрении труд – это проклятье, с другой стороны – труд – это долг человека, который он должен выполнять всегда и максимально добросовестно. Поэтому староверы, подобно фундаменталистам любым, допустим, старым протестантским в Америке или в Европе, конечно, отличались трудолюбием, бережливостью и бытовой умеренностью. И это было важным преимуществом до индустриальной революции.
В конце XIX– начале XX века старообрядческие капиталы послужили основой для крупных бизнес – проектов, в которых уже было совсем мало старообрядчества. Вышедшая недавно книга Елены Юхименко «Рахмановы» о знаменитом роде купцов – староверов показывает, что в общем старообрядческие роды – Рябушинские, Рахмановы, Кузнецовы представляли собой на конец XIX– начало XX века достаточно передовую бизнес-элиту, у которой одна из главных черт модернизационного скачка этого времени реализовалась в полной мере: они четко отделяли ту жизнь, которая проходит в стенах церкви от всей остальной. В этом смысле модернизационный переворот заключался в том, что эти сферы разделяются.
Поэтому для старообрядца современные реставрационные попытки государственного православия выглядят смешно и архаично. Попытки церкви регулировать состояние всего на свете, освящать ракеты, кропить что-то такое на космодроме, туалеты освещать и так далее, выступать в нынешнем секулярном обществе чуть ли не советником Президента – это для нас чистая архаика. У нас модернизация прошла 150 лет назад, поэтому старообрядец делает бизнес по всем европейским стандартам, и если в Европе доказали, что эффективнее делать вот так, то он будет делать. Именно поэтому промышленник Алексей Викулович Морозов ехал в Германию и покупал крупповские станки самого последнего поколения и вкладывался именно в передовое производство.
Промышленники – старообрядцы, не собирались сделать все как можно более посконным и лубяным. То, что старообрядцы – сторонники всего посконного, лубяного и архаичного – это автопроекция. Ностальгический новообрядец, мечтающий о какой-то особой великой России – он мечтает куда-то вернуться и не знает куда, – и создает отрицательную проекцию, в которой старообрядец – это человек, который живет в тайге, в лесу, натуральным хозяйством. На самом деле старообрядец – это русский европеец, а понимание этого было повреждено революцией, когда все смешалось и стало непонятно, где муравьи, где пчелы. Поэтому, если говорить о старообрядческом производстве, нужно иметь ввиду, что добросовестный труд – это важно, но он имеет смысл только в контексте всех других экономических приоритетов.
Старообрядцы в силу обособленности хорошо научились выстраивать полезные барьеры. У них хорошо отрефлексирована сама идея барьера, так как барьер – это не обязательно плохо, это во многих случаях вполне хорошо, он позволяет сохранять необходимую для комфортного взаимодействия дистанцию. Архаичная модель, которую мы видим местами на Кавказе до сих пор: или ты со мной работаешь, или ты предатель. Старообрядцы же исходили из того, что «я не лезу к вам, вы не лезете ко мне, и это позволяет мне конкурировать». Не задавить кого-то, как митрополит Филарет Дроздов в XIX веке. Ему не понравились старообрядцы, он позвал полицию: давите, отнимайте, потому что они не правильно живут. А старообрядцы исходили из другого: есть никониане, мы к ним не лезем, у них своя жизнь, но мы хотим, чтобы и они нас оставили в покое и дали нам развиваться самим. Это и есть модернизационный сценарий.
Общинная организация – это чистая архаика. Община строится на коллективной ответственности, как в положительном смысле, так и отрицательном: и заслуги общие, и наказывают весь взвод. Но зато такую общину труднее давить, потому что ты давишь не на одного человека, и за счет существующих горизонтальных связей она не поддается. И вот за счет очень сильной горизонтальной организации в ущерб вертикали старообрядческий уклад был жизнеспособным. Старообрядцы – это люди горизонтали, а не вертикали. В вертикали все просто: ты начальник, я дурак, а горизонталь означает, что, конечно, есть начальники, но мы еще посмотрим, что это за люди, может быть, они нам не подходят, а если их даже нельзя сменить, то можно построить такую горизонтальную организацию, при которой они будут мало на нас влиять.
Поэтому старообрядцы всегда выбирали своих попов, выбирали своих епископов, и если епископ делал что-то не то, они не говорили: «Ой, ну, наверное, владыко прав, а нам за послушание нужно вот так себя вести», они говорили: «Нет, это не то, причем не бытовое, а серьезное «не то», и нам этого епископа надо убрать или отправить на покой, или переизбрать». Это совершенно другой тип религиозной организации, более продвинутый по сравнению с архаической грубой вертикалью. Кроме того, исторически старообрядцы всегда старались разделить: вот это из архаики мы берем, например, круговую поруку, а вот общую ответственность, когда все отвечают за все и никто конкретно ни за что, не берем. В этом смысле старообрядцы способны к социальному делению. Старообрядцы в России создавали параллельно общество более высокого уровня организации, и за счет этого оно держалось.
Там, где уклад жизни общества в целом сохраняется сельский, например, в Орегоне, сохраняются традиционные общины, но таких мест все меньше. Старообрядческие общества за границей в целом пошли по тренду новообрядческих – превратились в диаспоры. А успешная диаспора в ассимиляционной модели это такая диаспора, которая полностью ассимилировалась, но сохранила при этом какую-то свою самостоятельность. Чем лучше диаспора поддается ассимиляции, тем лучше. Я видел разные диаспоры за границей в разных местах, и в целом, модель, не построенная на ассимиляции – для большинства оказывается самой долгосрочной, потому что долгота жизни диаспоры, которая основана на ассимиляции – два поколения.
Так устроено большинство православных общин за границей. То есть, первое поколение сохраняет социальную организацию вокруг церкви, какие-то мировоззренческие понятия, взятые из прошлого и религиозность, во втором поколении исчезают мировоззренческие понятия, взятые из прошлого, частично остается религиозность и остается организация вокруг церкви, третье поколение строит свою социальную организацию вне церковных стен, взятые из прошлого ценности отпадают и остается только религиозность, но они уже задаются вопросом: почему мы должны быть православными, если кругом католики? Это стандартный путь диаспор. И чтобы поддерживать преемственность и традицию приходится очень много тратить сил на поддержание общинной жизни. Но все равно процесс неизбежный. Там, где уже четвертое поколение после эмиграции, когда община встроена в город, русский язык вообще не понимают, а главное – у них нет стимула, они не понимают, зачем. Конечно, проще сохранять общинную традицию в сельской местности – это вот те старообрядцы в рубахах, про которых снимают документальные фильмы.
Сейчас главный тренд старообрядчества в том, что оно фактически перестало быть сельским и крестьянским. Старообрядчество – часть городской культуры, как в России, так и в других странах. Первоначально старообрядцы селились в местах, которые им выделяли, жили компактно и обособленно, но эти деревни уже перестали быть старообрядческими, и поэтому идея – церковь, вокруг нее дома – в основном пропала. Сейчас старообрядцы едут в ту церковь из городов за много километров. И это урбанизация старообрядчества – это важный момент, потому что старообрядчество органически завязано на тот тип культуры городской с высокой степенью рефлексии. Конечно, в городе связи общинные сохраняются. Они могут быть конкурентным, логистическим преимуществом. Ты понимаешь, что твой брат скорее купит у тебя, чем у кого-то другого, просто потому что степень доверия больше. У старообрядцев всегда был принцип своих не обманывать.
Главный авторитет для староверов – книги - писание и предание. А отсюда уже идут общественные авторитеты – попы, епископы, наставники как разумно сохраняемый остаток архаической иерархичности. Другое дело, что они контролируются обществом, что не дает вертикали стать абсолютной. У старообрядцев отсутствие этого абсолютного авторитета не дает развиться абсолютной вертикали. И есть еще иерархия начетническая. В советское время это слово стало ругательным, означающим бездумное следование написанному. А у старообрядцев начетчик – это человек, который много прочел, начитался, соответствует современному понятию «эрудит» или «знаток». Это опять же следует из того, что главные авторитеты - писание и предание, и если ты не знаешь писания и придания, как ты можешь рассуждать о других вещах и кого-то учить. Понятно, что в первую очередь этот авторитет был связан с религиозным учением, но у современных старообрядцев знание само по себе тоже высоко ценится.
В Российской империи купеческое сословие составляли не только люди, занятые куплей‑продажей, но и промышленники, и банкиры. От них зависело процветание и благополучие страны.
Крупнейшие предприниматели были старообрядцами. В их руках сосредотачивались основные богатства России. В начале ХХ века их имена были широко известны: владельцы фарфорового производства Кузнецовы, текстильные фабриканты Морозовы, промышленники и банкиры Рябушинские.
Для принадлежности к купеческому сословию нужно было записаться в одну из трех гильдий. Купцы, имевшие капитал от 8 тысяч рублей, приписывались к третьей гильдии. От 20 тысяч рублей – ко второй гильдии. Свыше 50 тысяч рублей – к первой гильдии.
От старообрядцев полностью зависели целые отрасли промышленности и торговли: производство ткани, изготовление посуды, торговля хлебом и лесом.
Железные дороги, судоходство на Волге, нефтяные прииски на Каспийском море – все это принадлежало староверам. Без их участия не проводилась ни одна крупная ярмарка, ни одна промышленная выставка.
Старообрядческие промышленники никогда не чурались технических новшеств. На своих фабриках они использовали современные станки. В 1904 году старовер Дмитрий Павлович Рябушинский (1882–1962) основал первый в мире институт самолетостроения. А в 1916 году семья Рябушинских начала строительство завода Автомобильного московского общества (АМО) .
Купцы‑старообрядцы всегда помнили слова Христа: «Не собирайте себе сокровищ на земле, где червь и тля истребляют и где воры подкапывают и крадут. Собирайте же себе сокровища на небе, где ни червь, ни тля не истребляют и где воры не подкапывают и не крадут. Ибо где сокровище ваше, там будет и сердце ваше» .
Даже разбогатев, купцы оставались верными чадами Древлеправославной Церкви. Богатство не было для них самоцелью. Они охотно тратили деньги на благотворительность – на богадельни, больницы, родильные дома, сиротские приюты и учебные заведения.
Например, московский купец первой гильдии Козма Терентьевич Солдатенков (1818–1901) был не только усердным прихожанином храмов Рогожского кладбища, но и покровителем искусств, бескорыстным книгоиздателем, щедрым благотворителем.
Он не только собирал картины русских художников и старинные иконы, но и строил в Москве лечебницы и богадельни. Солдатенковская бесплатная больница для бедных сохранилась до сих пор. Ныне она называется Боткинской.
В домашнем укладе купцы сохраняли благочестивые обычаи предков. О старозаветном быте московской купеческой семьи замечательно рассказывает книга Ивана Сергеевича Шмелева «Лето Господне».
Прабабушка писателя, купчиха Устинья Васильевна Шмелева была староверкой, но во времена гонений Николая I перешла в Синодальную Церковь. Однако в семье сохранялось многое из строгого старообрядческого быта.
На страницах книги Шмелев любовно воскрешает образ прабабушки. Устинья Васильевна сорок лет не вкушала мяса, день и ночь молилась с кожаной лестовкой по священной книге перед красноватой иконой распятия, очень старой…
Те купцы, что не отреклись от истинной веры, были надежным оплотом православия. На их средства содержались старообрядческие храмы, монастыри и школы. Почти при каждом купеческом доме имелась молельня, при которой иногда тайно проживал священнослужитель.
Сохранилось описание моленной в доме московского купца первой гильдии Ивана Петровича Бутикова (1800–1874). Она была устроена на чердаке и имела все принадлежности, подобающие храму.
Здесь нередко служил литургию архиепископ Антоний. И служил не для одного купеческого семейства, но для всех староверов. Вход в домовую церковь при совершении в ней богослужения был беспрепятственно открыт для всех.
На западной стене моленной было три окна. Восточную стену украшали иконы. Отступая несколько от стены, была поставлена походная церковь – палатка из розовой штофной ткани с крестом вверху, с царскими вратами и северной диаконской дверью из золоченой парчи с розовыми цветами.
По сторонам царских врат на крючках было повешено несколько маленьких икон. По правую и левую стороны палатки стояли хоругви. Посреди палатки стоял престол, покрытый розовой штофной тканью.
Однако купцы, как бы состоятельны они ни были, не имели возможности открыто поддерживать старообрядчество. В вопросах духовной жизни богачи были так же бесправны, как и их простые братья по вере, лишенные многих свобод.
Полиция и чиновники могли в любое время нагрянуть в купеческий дом, ворваться в моленную, разорить и осквернить ее, схватить священнослужителей и отправить в темницу.
Например, вот что произошло в воскресный день 5 сентября 1865 года в доме купчихи Толстиковой на Черемшане.
В домовом храме совершалась литургия. Было уже прочитано Евангелие, как вдруг внезапно раздался страшный треск ломаемых ставней и окон. Через разбитое окно в моленную влез чиновник Виноградов с пятью полицейскими.
Чиновник был пьян. Грязной бранью он остановил обедню. Священник умолял позволить окончить литургию, но Виноградов вошел в алтарь, схватил чашу с вином для причастия, выпил и стал закусывать просфорами.
Иерей и верующие пришли в ужас от такого кощунства и не знали, что делать. Между тем Виноградов уселся на престол и, продолжая сквернословить, закурил папиросу от церковных свечей.
Чиновник приказал схватить священника и всех молящихся и доставить в тюрьму. Иерею не позволили снять богослужебное облачение, так в ризах и отправили в каземат. Моленная Толстиковой была разорена полицией.
Единственным способом избежать кощунства и позора была взятка – вынужденное, но неизбежное зло.
Известно, например, что именно взяткой в конце XVIII века московские федосеевцы спасли от разорения Преображенское кладбище. Они поднесли начальнику столичной полиции пирог с начинкой из 10 тысяч золотых рублей.
Однако взятки не всегда помогали. Не все купишь за деньги! Ни за какие миллионы староверы не могли купить свободу совершать богослужения по дониконовским книгам, строить храмы, звонить в колокола, издавать газеты и журналы, законно открывать школы.
Желанную свободу старообрядцы обрели лишь после революции 1905 года.
Честнейший иерей Стефан Федорович!
Письмо ваше – вопрос за Анну Дмитриевну – получил только сейчас, 13 июля. Вы просили ответа к 11 числу, но числа не означили, когда послали. Я теперь остаюсь уже в сомнении, что ответ мой не поспел ко времени и, быть может, будет уже ненужный. Но все‑таки отвечаю на всякий случай.
Если Анна Дмитриевна была оглашена такой проповедью, что в миру кому бы то ни было, пусть на этот раз, скажем, девице, спастись нельзя, то я это оглашение, кем бы оно сказано ни было, и в какой бы книге написано ни было, признать за благочестное никак не могу…
Если мне, напротив, скажут, что в мире не избежишь соблазнов, я отвечу таковым: не избежишь оных и в пустыни. Если там, быть может, их встретишь и меньше, зато они бывают мучительнее. Но все‑таки борьба с соблазнами как в мире, так и в пустыне до самой нашей смерти должна быть неотступна. И если завлекут они кого там или сям в каковый омут, то при уповании на милость Божью есть надежная ладья покаяния выбраться отсюда.
Итак, по‑моему, никак нельзя отрицать спасение для всякого человека на всяком месте. Адам был в раю и согрешил перед Богом. А Лот в Содоме, грешном перед Богом городе, оставался праведным. Хотя и небесполезно искать более затишного места, но нельзя отрицать спасения и на всяком месте владычествия Господня.
И если Анна Дмитриевна только потому дала обет ехать в Томск, что признала, что здесь ей спастись нельзя, то этот обет безрассудный. И если она заблагорассудит с этим согласиться и пожелает опять остаться на прежнем жительстве, то прочитай ей молитву разрешения на ее безрассудный обет и назначь на какое‑либо время по нескольку поклонов Богородице. И Бог не взыщет с нее сего обета.
Но если она желает найти более удобную жизнь для своего спасения, то это пусть остается в ее произволении. И вы много ее свободы не стесняйте, несмотря на то, насколько бы она ни была полезна для вас. Если будете достойны, то, может, Бог приурочит и другую прислугу, не хуже…
Начало гоненийВ дни больших церковных праздников у стен Рогожского кладбища в Москве собирается ярмарка. На развалах продают ткани и мед, детские игрушки и деревянные резные украшения, овощи и соления. Можно встретить и удивительные вещи - старые богословские книги трехсотлетнего возраста. Чудом сохранившиеся раритеты. Откуда они?
Нашим современникам нет особого дела до того, кто торгует на ярмарке. Между тем, Рогожское кладбище - традиционный центр московских старообрядцев. Сегодня никто не преследует их за веру, да и никто особо не интересуется ею.
Старообрядческие общины потихоньку умирают, современные староверы занимают довольно скромное место как в духовной, так и в экономической жизни России, и ярмарка у кладбищенской стены - далекий отголосок мощного экономического движения, когда-то, без преувеличения, определявшего судьбы России.
Мало кто знает, но в начале XX века старообрядцам принадлежало около 40% экономического капитала всей Российской империи. Последователи старой веры фактически монополизировали целые отрасли экономики, например мануфактурное и льняное производство.
Что же это за старая вера, кто такие старообрядцы, и как случилось, что обособленная группа людей оказалась в условиях, породивших небывалый всплеск деловой активности?
Предпосылками величайшей русской трагедии стали интриги Ватикана и амбиции российских самодержцев. Лавры мировых властителей не дают покоя многим сильным мира сего, не давали и в прошлом. Подброшенная царю Алексею Михайловичу идея прославиться как защитнику и объединителю всего православного мира попала на благодатную почву. Для этого нужно было разгромить османов, очистить от них Константинополь и воцариться в Царьграде.
Для России с ее неисчерпаемыми ресурсами дело не самое сложное. Мешала мелочь, надо было подогнать под греческие мерки российские церковные обряды и священные книги. За дело взялся патриарх Никон, осуществивший в середине XVII века церковную реформу.
Реформа расколола русское общество. Огромная часть населения не приняла нововведений. В 1666 году Великий Собор предал недовольных анафеме. Вскоре на приверженцев старых обрядов обрушились неслыханные репрессии, продолжавшиеся столетиями.
Карательные отряды уничтожали непокорных крестьян и сжигали деревни. Тела их на плавучих виселицах сплавляли вниз по рекам на устрашение колеблющимся.
В поисках укрытия от гонений старообрядцы тысячами покидали обжитые места. Немало укромных мест нашлось в самой России, еще больше на ее окраинах и за ее пределами. Людские потоки текли по всем направлениям, на запад - в Прибалтику и Польшу, на юг - на Кавказ и в Турцию, на восток - на Урал и в Сибирь, на север - к берегам Белого моря.
Восемь лет держал осаду царского войска Соловецкий монастырь, куда стекались противники реформы. Соловки захватили в результате предательства и жестоко расправились с его защитниками. Белый монастырь, оскверненный вандалами, стал символом старообрядческого сопротивления.
За падением Соловков последовали массовые самосожжения староверов. Храмы, заполненные людьми, заполыхали по всему северу. Не желая смириться и не видя выхода, старообрядцы добровольно уходили из жизни, практически обезлюдели огромные территории.
Царь Михаил пошел на попятную, отправил староверам послание, в котором просил людей не жечь себя и умерил гонения. При царевне Софье утихшие преследования вновь усилились, и вновь потекли людские реки за пределы России.
И все-таки они выжили
В начале XVIII века зажиточные семьи старообрядцев, спасаясь от репрессий, обосновались на острове Ветка, в месте впадения одноименной речушки в Сож. Тогда это были земли Речи Посполитой, куда не простиралась власть Москвы, ныне - белорусский город Ветка, центр административного района Гомельской области.
Поселение разрасталось быстро, вскоре в нем проживало 40 тысяч человек, а размеры достигли в окружности целых 50 верст. В считанные годы колония превратилась в мощный торговый центр. Купцы-раскольники сбывали в Польше, Белоруссии и Украине продукцию местных кустарей-ремесленников: бондарей, шапочников, портных, скорняков, шорников, красильщиков, рукавичников. На вырученные деньги купцы снабжали единоверцев сырьем и предоставляли кредиты.
Ремесленное производство стремительно расширялось. Коробейники с Ветки потеснили польских, украинских, белорусских и даже российских торговцев. Старообрядцы монополизировали торговлю на огромных территориях.
Прельщенная богатством староверов, императрица Анна попыталась вернуть их в Россию. Без вины виноватых людей простили высочайшим повелением, и предоставили им право свободного выбора места жительства на территории империи. Но прочно обосновавшаяся на Ветке община не торопилась ломать налаженный уклад.
Пришлось Анне Иоановне действовать испытанным способом. В 1735 году карательная экспедиция дотла сожгла поселение. Но непокорная колония восстала из пепла, быстро восстановилась и зажила прежней жизнью. Людские потери восстановила очередная волна беженцев. Сокрушительный удар по Ветке нанесла Екатерина II. От очередных карательных мер в 1764 году ветковские старообрядцы уже не смогли оправиться. Кто-то из эмигрантов ушел еще дальше, кто-то сумел укрыться на родине.
Целенаправленная и последовательная политика репрессий привела к непредсказуемым последствиям. Среди староверов прочно сформировалась идеология опоры исключительно на собственные силы. Им никто не помогал, напротив, им приходилось жить во враждебном окружении. Чтобы выжить и сохранить веру, людям приходилось упорно трудиться, одновременно ограничивая себя во всем.
Деньги в старообрядческой среде рассматривались на как свидетельство достатка, а как необходимый инструмент выживания. Немалая часть общинных средств тратилась на подкуп чиновников и священников, чтобы те не упоминали раскольников в своих отчетах, оставили их в покое.
К тому моменту, когда в России созрели условия для развития капитализма, раскольнические общины представляли собой закрытые и спаянные группы единомышленников, в распоряжении которых оказались серьезные общественные капиталы. К грядущим изменениям старообрядцы оказались готовы лучше, чем остальная Россия.
К концу XVIII века старообрядцы прибрали к рукам практически всю торговлю в Нижегородском крае и Нижнем Поволжье. Они владели хлебными пристанями, судостроительными верфями и прядильными мануфактурами. Конкуренты пасовали перед напористыми и сплоченными раскольниками.
Но для самих старообрядцев их торговые успехи оказались лишь прелюдией, впереди их ждали, без преувеличения, великие дела.
Государство в империи
К середине XIX века старообрядцы, активно и успешно зарабатывавшие деньги для выживания гонимых общин, фактически создали свое обособленное государство в государстве, пусть и не обладавшее отдельной территорией. У них были собственные авторитетные лидеры и неформальная система управления, основанная на безграничном доверии к единоверцам.
Старообрядческое предпринимательство держалось в полном смысле на честном слове. Деловые люди всегда выполняли обещанное и доверяли компаньонам из своей среды, не пользовались услугами запутанной и враждебной судебной системы, в максимальной мере упрощали документальный учет.
Солидарность раскольников стала залогом их поразительных успехов на Урале. В 1736 году тайный соглядатай доносил в Москву: «Раскольников на Урале умножилось. На заводах Демидовых и Осокиных приказчики - раскольники, едва ли не все! Да и сами промышленники некоторые - раскольники… И ежели оных выслать, то конечно, им заводов держать некем. И в заводах Государевых будет не без вреда! Ибо там при многих мануфактурах, яко жестяной, проволочной, стальной, железной, почитай всеми харчами и потребностями торгуют олоняне, туляне и керженцы - все раскольники».
Огромные капиталы и впечатляющие успехи в экономике старообрядцев вынудили власть сменить гнев на милость. Екатерина II издала манифест, призывающий раскольников вернуться в Россию. Все дискриминационные меры, принятые ранее, были отменены. Репатрианты стали возвращаться на родину и расселились по всей стране, создавая новые центры предпринимательства.
Крупнейшая старообрядческая община образовалась в Москве. Из нынешних крупнейших кладбищ столицы два - Преображенское и Рогожское - старообрядческие. На них покоится примерно третья часть городского населения того времени.
Формально вокруг этих кладбищ объединились две старообрядческие религиозные общины. Неформально в рамках общин образовались два крупных предпринимательских центра.
Московские купцы-раскольники благодаря налаженным по всей стране связям с единоверцами всегда были в курсе всех цен в России, умело маневрировали капиталами, делая вовремя крупные оптовые закупки. В XIX веке они безраздельно господствовали на всех крупных российских ярмарках.
Последнюю попытку сломить мощное движение старообрядцев предпринял Николай I. Царь приказал экспроприировать все имущество раскольников. Но выполнить волю самодержца в полной мере не удалось. Огромные общинные капиталы были надежно укрыты. Именно на эти деньги впоследствии были построены крупные российские заводы.
Общинные капиталы формировались поколениями старообрядцев. Но ввиду того, что общины не признавались юридически, капиталы всегда записывались на подставных лиц. Деньги доверялись наиболее уважаемым и предприимчивым членам общины.
На общинные деньги московские купцы-старообрядцы построили первые крупные капиталистические предприятия, на которых использовался исключительно труд наемных рабочих. Это были образцовые для того времени производства, постоянно совершенствующиеся технически. Новейшие заграничные станки использовались на бумагопрядильных и ткацких фабриках.
Главным во всех делах среди старообрядцев по прежнему считалась верность данному слову. Оно было настолько крепким, что ему доверяли не только единоверцы, но и западные капиталисты. Знаменитому ныне российскому предпринимателю Савве Морозову для строительства ткацкой фабрики в деревне Зуево более 100 машин из-за границы были поставлены в кредит, такова была репутация малограмотного купца.
Закат могущества
На рубеже XIX и XX веков крупнейшие купцы-старообрядцы приобрели невиданный вес и влияние в обществе. Их уважали не только за огромные капиталы, но и за удивительное стремление к нововведениям в промышленности.
На деньги старообрядцев была построена первая в России аэродинамическая труба и предшественник автомобильного ЗИЛа - завод АМО. Поразительно, как люди, готовые умереть за идеалы старой веры, весь уклад жизни которых был ориентирован на давнее прошлое, в экономике внедряли самые новые и передовые технологии. Настоящий парадокс: борясь за старое, стремиться ко всему новому. Для чего и почему?
Вспомним, что со времен церковной реформы XVII века староверам приходилось выживать, находясь во враждебном окружении, под давлением властей, противостоять репрессиям, опираясь исключительно на собственные силы.
Деньги давали гарантию независимости обособленного мира старообрядцев. Чтобы полностью обезопасить его, денег нужно было все больше и больше, а значит, работать надо было лучше и лучше, внедрять самые передовые способы производства, наращивать капитал, чтобы еще лучше защитить свою веру.
В мятежном 1905 году вышел знаменитый манифест о веротерпимости. Революция подвела черту под противостоянием старообрядцев и официальной власти.
За указом последовал период, названный золотым веком старообрядчества. В короткий срок по всей стране воздвигли множество старообрядческих храмов, ширилось движение беспоповства, еще более возросла деловая активность предпринимателей. Например, на Урале вся частная промышленность оказалась в руках староверов, а все государственные заводы - под их контролем.
Но золотой век оказался недолог. Избавившись от давления властей, подобравшись к самым вершинам экономического могущества, старообрядчество лишилась главного объединяющего начала - враждебного окружения, репрессий, с которым требовалось бороться. Прошедшие огонь и воду старообрядцы пасовали перед медными трубами…
В начале ХХ века большинство влиятельных старообрядцев выглядели и вели себя как и все остальные российские богачи. Исчезли из обихода длинные бороды и купеческие поддевки, появились современные европейские одежды. Религиозные ограничения исполнялись уже далеко не так тщательно, как раньше. Многие почувствовали вкус сомнительных удовольствий, и даже стали курить, что еще пару десятилетий назад казалось немыслимым. Их миру больше ничего не угрожало, к чему тогда пустые хлопоты и лишения?
Многие из богачей «забыли» об общественном происхождении капиталов, которыми распоряжались. Вместо того, чтобы как и прежде направлять их на дела угодные богу и благодатные для единоверцев, они строили себе в Москве настоящие дворцы, вызывавшие зависть даже у представителей царствующей династии. А заводчик Гучков, к примеру, попросту присвоил деньги Преображенской общины.
История российского старообрядческого экономического чуда, построенного на обязательности и доверии, закончилась в 1917 году. Но даже если бы и не произошли в российском государстве тогдашние трагические события, вряд ли «экономика на честном слове» смогла бы выжить значительно дольше.
«ШколаЖизни.ру», Алексей Норкин
